Страницы

четверг, 17 апреля 2014 г.

Великий четверг. Век девятнадцатый... Двадцатый...


Советское литературоведение немало поработало над изъятием со страниц нашей литературной  сокровищницы христианских стихов. Время их возвращать. Время чувствовать связь времён, поколений. Время будить в душе благоговейное ожидание Чуда.

Помещаю стихи Ивана Никитина и Бориса Пастернака. Что, кажется, общего у людей, живших в разные эпохи, в разном культурном пространстве? Вчитайтесь  - и мгновенно исчезнет ощущение  разновремённости. Это и есть единство любви во Христе!
Виктория Викторовна





И прешед мало, паде на лицы Своем,
моляся и глаголя: Отче Мой,
аще возможно есть,
да мимоидет от Мене чаша сия:
обаче не якоже Аз хощу, но якоже Ты.
Мф. 26, 39-47

Моление о чаше


День ясный тихо догорает; 
Чист неба купол голубой; 
Весь запад в золоте сияет 
Над Иудейскою землей; 
Спокойно высясь над полями, 
Закатом солнца освещен, 
Стоит высокий Елеон 
С благоуханными садами. 

И, полный блеска, перед ним, 
Народа шумом оживленный, 
Лежит Святой Ерусалим, 
Стеною твердой окруженный, 
Вдали Гевал и Гаразин, 
К востоку воды Иордана 
С роскошной зеленью долин 
Рисуются в волнах тумана. 

И моря Мертвого краса 
Сквозь сон глядит на небеса. 
А там, на западе, далеко, 
Лазурных Средиземных волн 
Разлив могущий огражден 
Песчаным берегом широко… 
Темнеет… всюду тишина… 
Вот ночи вспыхнули светила, — 
И ярко — полная луна 
Сад Гефсиманский озарила. 

В траве, под ветвями олив, 
Сыны Божественного Слова, 
Ерусалима шум забыв, 
Спят три Апостола Христовы. 
Их сон спокоен и глубок; 
Но тяжело спал мир суровый: 
Веков наследственный порок 
Его замкнул в свои оковы, 
Проклятье праотцев на нем 
Пятном безславия лежало 
И с каждым веком, новым злом 
Его, как язва, поражало… 

Но час свободы наступал — 
И чуждый общему позору, 
Посланник Бога, в эту пору, 
Судьбу всемирную решил. 
За слово истины высокой 
Голгофский Крест предвидел Он 
И, чувством скорби возмущен, 
Отцу молился одиноко: 

«Ты знаешь, Отче, скорбь Мою 
И видишь как Твой Сын страдает, 
О, подкрепи Меня, молю, 
Моя душа изнемогает! 
День казни близок: он придет, 
На жертву отданный народу, 
Твой Сын безропотно умрет. 

Умрет за общую свободу… 
Проклятьем черни поражен, 
Измученный и обнаженный, 
Перед толпой поникнет Он 
Своей главой окровавленной, 
И те, которым со Креста, 
Пошлет Он дар благословенья 
Поднимут руку на Христа… 

О, да минует чаша эта, 
Мой Отче, Сына Твоего! 
Мне горько видеть злобу света 
За искупление его! 
Но не Моя да будет воля, 
Да будет так, как хочешь Ты! 
Тобой назначенная доля 
Есть дело всякой правоты. 
И если Твоему народу 
Позор Мой благо принесет, — 
Пускай за общую свободу 
Сын человеческий умрет!» 

Молитву кончив, скорби полный, 
К ученикам Он подошел, 
И увидав их сон спокойный, 
Сказал им: „встаньте, час пришел. 
Оставьте сон свой и молитесь, 
Чтоб в искушенье вам не впасть, 
Тогда вы в вере укрепитесь 
И с верой встретите напасть". 

Сказал — и тихо удалился 
Туда, где прежде плакал Он, 
И той же скорбью возмущен, 
На землю пал Он и молился: 
«Ты, Отче, в мір Меня послал 
Но сыне мір Твой не приемлет: 
Ему любовь Я завещал, 
Моим глаголам он не внемлет; 
Я был врачом его больным, 
Я за врагов Моих молился, — 
И надо Мной Иерусалим 
Как над обманщиком глумился! 
Народу мир Я завещал, — 
Народ судом мне угрожает, 
Я в міре мертвых воскрешал, — 
И мір Мне Крест приготовляет!.. 
О, если можно, от Меня 
Да мимо идет чаша эта! 
Ты Бог любви, начало Света, 
И все возможно для Тебя! 
Но если кровь нужна Святая, 
Чтоб землю с Небом примирить. 
Твой вечный суд благословляя, 
На Крест готов Я восходить!» 

И взор, в тоске невыразимой, 
С небес на землю Он низвел 
И снова, скорбию томимый, 
К ученикам Он подошел. 
Но их смежившиеся очи 
Невольный сон отягощал; 
Великой тайны этой ночи 
Их бедный ум не постигал. 

И стал Он, молча, полный муки, 
Чело высокое склонил 
И на груди Святые руки 
В изнеможении сложил. 
Что думал Он в минуты эти. 
Как человек и Божий Сын, 
Подъявший грех тысячелетий,— 
То знал Отец Его один, 
Но ни одна душа людская 
Не испытала никогда 
Той боли тягостной, какая 
В Его груди была тогда, 
И люди верно б не поняли, 
Весь грешный мир наш не постиг 
Тех слез, которые сияли 
В очах Спасителя в тот миг. 

И вот, опять Он удалился 
Под сень смоковниц и олив, 
И там колена преклонив, 
Опять Он плакал и молился: 
«О, Боже Мой! Мне тяжело! 
Все человеческое зло 
На мне едином тяготеет. 
Позор людской — позор веков; — 
Все на Себя Я принимаю, 
Но Сам, под тяжестью оков, 
Как человек, изнемогаю… 
О, не оставь Меня в борьбе 
С Моею плотию земною, 
И все угодное Тебе, 
Тогда да будет надо Мною. 
Молюсь, да снидет на меня 
Святая сила подкрепленья, 
Да совершу с любовью Я 
Великий подвигъ примиреня!» 

И руки к небу Он подъял, 
И весь в молитву превратился, 
Огонь лице Его сжигал, 
Кровавый пот по Нем струился. 
И вдруг с безоблачных небес, 
Лучами света окруженный, 
Явился в сад уединенный 
Глашатый Божиих чудес. 

Был чуден взор его прекрасный, 
И безмятежно, и светло 
Одушевленное чело, 
И лик сиял как полдень ясный: 
И близ Спасителя он стал 
И речью свыше вдохновенной 
Освободителя вселенной 
На славный подвиг укреплял; 

И сам, подобный легкой тени. 
Но полный благодатных сил. 
Свои воздушные колени 
С молитвой пламенной склонил. 
Вокруг молчало все глубоко; 
Была на небе тишина, — 
Лишь в царстве мрака одиноко 
Страдал безплодно сатана. 

Он знал, что в міре колебался 
Его владычества кумир, 
И что безславно падший мір 
К свободе новой приближался. 
Виновник зла, он понимал, 
Кто был Мессия воплощенный, 
О чем Отца Он умолял, 
И, страшной мукой подавленный, 
Дух гордый, молча изнывал, 
Безсильной злобой сокрушенный… 

Спокойно в выси голубой 
Светил блистали мириады, 
И полон сладостной прохлады 
Был чистый воздух. 
Над землей, 
Поднявшись тихо, небожитель 
Летел к надзвездным высотам,— 
Меж тем всемірный Искупитель 
Опять пришел к ученикам. 

И в это чудное мгновенье 
Как был Он истинно велик, 
Каким огнем одушевленья 
Горел Его прекрасный лик! 
Как ярко отражали очи 
Всю волю твердую Его, 
Как радостно светила ночи 
С высот глядели на Него! 

Ученики, как прежде, спали 
И вновь Спаситель им сказал: 
«Вставайте, близок день печали, 
И час предательства настал»… 
И звук мечей остроконечных 
Сад Гефсиманский пробудил, 
И отблеск факелов зловещих 
Лицо Иуды осветил. 

Иван Никитин 
1854



Гефсиманский сад



Мерцаньем звезд далеких безразлично
Был поворот дороги озарен.
Дорога шла вокруг горы Масличной,
Внизу под нею протекал Кедрон.
Лужайка обрывалась с половины.
За нею начинался Млечный Путь.
Седые серебристые маслины
Пытались вдаль по воздуху шагнуть.
В конце был чей-то сад, надел земельный.
Учеников оставив за стеной,
Он им сказал: «Душа скорбит смертельно,
Побудьте здесь и бодрствуйте со Мной».
Он отказался без противоборства,
Как от вещей, полученных взаймы,
От всемогущества и чудотворства,
И был теперь, как смертные, как мы.
Ночная даль теперь казалась краем
Уничтоженья и небытия.
Простор вселенной был необитаем,
И только сад был местом для житья.
И, глядя в эти черные провалы,
Пустые, без начала и конца,
Чтоб эта чаша смерти миновала
В поту кровавом Он молил Отца.
Смягчив молитвой смертную истому,
Он вышел за ограду. На земле
Ученики, осиленные дремой,
Валялись в придорожном ковыле.
Он разбудил их: «Вас Господь сподобил
Жить в дни Мои, вы ж разлеглись, как пласт.
Час Сына Человеческого пробил.
Он в руки грешников Себя предаст».
И лишь сказал, неведомо откуда
Толпа рабов и скопище бродяг,
Огни, мечи и впереди — Иуда
С предательским лобзаньем на устах.
Петр дал мечом отпор головорезам
И ухо одному из них отсек.
Но слышит: «Спор нельзя решать железом,
Вложи свой меч на место, человек.
Неужто тьмы крылатых легионов
Отец не снарядил бы Мне сюда?
И волоска тогда на Мне не тронув,
Враги рассеялись бы без следа.
Но книга жизни подошла к странице,
Которая дороже всех святынь.
Сейчас должно написанное сбыться,
Пускай же сбудется оно. Аминь.
Ты видишь, ход веков подобен притче
И может загореться на ходу.
Во имя страшного ее величья
Я в добровольных муках в гроб сойду.
Я в гроб сойду и в третий день восстану,
И, как сплавляют по реке плоты,
Ко Мне на суд, как баржи каравана,
Столетья поплывут из темноты».

Борис Пастернак
1949



1 комментарий:

  1. Великий Четверг. Век двадцать первый…
    Сегодня вечером читали 12 страстных Евангелий - рассказ о последней встрече Господа Иисуса Христа со Своими учениками и о страшной ночи, одиноко проведенной Им в Гефсиманском саду в ожидании смерти, рассказ о Его распятии и о Его смерти… Придя домой, прочитала стихотворения, предложенные Викторией Викторовной. То, что вошло в меня в храме, то, что зазвучало после слышания Евангелия, нашло отклик в стихотворениях поэтов. Почему? Потому что это тоже рассказ (только поэтический) о последней встрече Христа со Своими учениками и о той страшной ночи. И вот какая мысль, возможно, дерзновенная, родилась. Мы же стояли вместе в храме: И. Никитин, Б. Пастернак и я, и многие другие - все, кто сегодня был на службе, потому что «Иисус Христос вчера и сегодня и во веки Тот же».

    ОтветитьУдалить