119? 19? 9?

Сегодня Сергею Александровичу Есенину исполнилось бы 119... Уж сколько сказано, написано о нем и его стихах - просто неблагодарное дело браться за написание заметки. Но он у меня совершенно не хрестоматийный - мой Есенин. Верю ему безоговорочно в каждом движении души, в каждой рождённой строке. 

Так никогда и не повзрослевший русский мальчишка...

         Признаюсь, позволяю себе, несмотря на задачу говорить о писателях равновелико, любить и не любить их творчество чисто по-человечески, по-читательски. И если Александр Блок для меня автор "за стеклом" (понимаете, без тепла и запаха), то Есенину хочется подпевать, а иногда и подвывать. Его словами  получается думать и  пояснять, его интонациями - замирать в чувствованиях и настроении. Почему? Не знаю. Но точно знаю, что не одинока в своём пристрастии - феномен поэта Сергея Есенина  именно в этом: удивительном совпадении с ухабами и взлётами русской души. Мой папа очень любил его стихи. Наверное, видел себя, тамбовского парнишку, в стихах рязанского. Теперь угадываю, понимаю, чувствую - узнаю.
        Если бы меня попросили определить самую суть есенинского характера, я бы выбрала стихотворение 1922 года. Он для меня весь -  в нём. И каждый раз, читая, не могу удержаться, и голос мой предательски дрожит...

Все живое особой метой
Отмечается с ранних пор.
Если не был бы я поэтом,
То, наверно, был мошенник и вор.

Худощавый и низкорослый,
Средь мальчишек всегда герой,
Часто, часто с разбитым носом
Приходил я к себе домой.

И навстречу испуганной маме
Я цедил сквозь кровавый рот:
"Ничего! Я споткнулся о камень,
Это к завтраму все заживет".

И теперь вот, когда простыла
Этих дней кипятковая вязь,
Беспокойная, дерзкая сила
На поэмы мои пролилась.

Золотая, словесная груда,
И над каждой строкой без конца
Отражается прежняя удаль
Забияки и сорванца.

Как тогда, я отважный и гордый,
Только новью мой брызжет шаг...
Если раньше мне били в морду,
То теперь вся в крови душа.

И уже говорю я не маме,
А в чужой и хохочущий сброд:
"Ничего! Я споткнулся о камень,
Это к завтраму все заживет!"

У папы в детстве был пёс. настоящий друг. Его застрелил дед. И папа ушёл из дома. Рассказывал мне об это совсем немолодым, а глаза - те самые, детские. Как у Есенина...

Утром в ржаном закуте,
Где златятся рогожи в ряд,
Семерых ощенила сука,
Рыжих семерых щенят.

До вечера она их ласкала,
Причесывая языком,
И струился снежок подталый
Под теплым ее животом.

А вечером, когда куры
Обсиживают шесток,
Вышел хозяин хмурый,
Семерых всех поклал в мешок.

По сугробам она бежала,
Поспевая за ним бежать...
И так долго, долго дрожала
Воды незамерзшей гладь.

А когда чуть плелась обратно,
Слизывая пот с боков,
Показался ей месяц над хатой
Одним из ее щенков.

В синюю высь звонко
Глядела она, скуля,
А месяц скользил тонкий
И скрылся за холм в полях.

И глухо, как от подачки,
Когда бросят ей камень в смех,
Покатились глаза собачьи
Золотыми звездами в снег.

А ещё я очень люблю "Кобыльи корабли". Хотя слово "люблю" как-то не приклеивается  к этому от отчаяния грубому, резкому и страшному циклу. Но эти же образы хочется бросать в лицо иным политикам, этими словами отрекаться от предательства.

Слышите ль? Слышите звонкий стук?

 Это грабли зари по пущам.

 Веслами отрубленных рук 

Вы гребетесь в страну грядущего.

Или это:

Никуда не пойду с людьми, 

 Лучше вместе издохнуть с вами, 

 Чем с любимой поднять земли

 В сумасшедшего ближнего камень.

Буду петь, буду петь, буду петь! 

 Не обижу ни козы, ни зайца. 

 Если можно о чем скорбеть, 

 Значит, можно чему улыбаться.

 

Не верю в самоубийство поэта. И дело даже не в версиях. Просто он не лгал в стихах, никогда, а значит, просто не мог решиться на чудовищное. Судите сами (это как раз 1925)

 

Напылили кругом. Накопытили.
И пропали под дьявольский свист.
А теперь вот в лесной обители
Даже слышно, как падает лист.

Колокольчик ли? Дальнее эхо ли?
Все спокойно впивает грудь.
Стой, душа, мы с тобой проехали
Через бурный положенный путь.

Разберемся во всем, что видели,
Что случилось, что сталось в стране,
И простим, где нас горько обидели
По чужой и по нашей вине.

В этом же, роковом 1925:

Свищет ветер, серебряный ветер,
В шелковом шелесте снежного шума.
В первый раз я в себе заметил -
Так я еще никогда не думал.

Пусть на окошках гнилая сырость,
Я не жалею, и я не печален.
Мне все равно эта жизнь полюбилась,
Так полюбилась, как будто вначале.

Взглянет ли женщина с тихой улыбкой -
Я уж взволнован. Какие плечи!
Тройка ль проскачет дорогой зыбкой -
Я уже в ней и скачу далече.

О, мое счастье и все удачи!
Счастье людское землей любимо.
Тот, кто хоть раз на земле заплачет,-
Значит, удача промчалась мимо.

Жить нужно легче, жить нужно проще,
Все принимая, что есть на свете.
Вот почему, обалдев, над рощей
Свищет ветер, серебряный ветер.

 Вот так, христиански мудро. не всякий к 30 дорастает.

P.S. Знаете, вот сейчас подумалось - чего хочу? Отвечу тоже его стихами:

Хорошо бы, на стог улыбаясь,
Мордой месяца сено жевать...
Где ты, где, моя тихая радость,
Все любя, ничего не желать?