"Ныне отпущаеши раба Твоего, Владыко..."

"Ныне отпущаеши раба Твоего, Владыко, по глаголу Твоему, с миром;

яко видеста очи мои спасение Твое,

еже еси уготовал пред лицем всех людей,

свет во откровение языком, и славу людей Твоих Израиля."

«Не пора ли спросить себя: чего же жду я? О чем все сильнее напоминает мне сердце? Преображается ли постепенно моя жизнь в ожидании встречи с главным? Вот вопрос Сретения... Праздник Сретения Господня — праздник встречи души с Любовью, с Тем, Кто дал мне жизнь и силу преображать ее в ожидание».

                                                                     Отец Александр Шмеман

       Замечательный русский историк  19 века Нил Александрович Попов, размышляя о Празднике, так писал: "Праздник Сретения Господня есть один из величественных моментов истории спасения людей. Событие Сретения отмечает границу между Ветхим и Новым Заветами; настало, наконец, время, когда Ветхий Завет с его прообразами и обрядовыми установлениями должен уйти, уступив место новозаветным свершениям; однако, в лице праведного Симеона, уходя, Ветхий Завет познает свое назначение, смысл своего томительного бытия у закрытых врат рая, – и в Боговдохновенном «Ныне отпущаеши» исповедует радость по поводу окончания времени ожидания." 

     Но, как и в любом евангельском событии, в Сретении есть целый пласт смыслов и подсмыслов, о которых можно размышлять и размышлять... О том, что этот День - напоминание нам, по слову митрополита Сурожского Антония, что мы тоже "когда-то были принесены в храм, отданы Богу любовью материнской; отданы на хранение Тому, Который есть Хранитель младенцев, отданы Тому, Кто есть Господь и Жизнь". И о том, что, как говорит в проповеди отец Иоанн Павлов, "Господь, придя в Иерусалимский храм, наполнил его Собой, Своим присутствием. Он как бы освятил его, утвердил и благословил храм как место встречи человека с Богом." И о том, что "пред смертью и у нас откроются глаза, и мы узнаем то, чего теперь не хотим знать, и мы тогда убедимся в том, в чем теперь сомневаемся. Да, пред смертью узнаем, убедимся, что по ту сторону гроба есть другая жизнь – вечная, о которой мы теперь так мало заботимся; пред смертью узнаем, убедимся, что в будущей жизни грешников ожидают мучения – вечные, которых теперь так мало боимся, пред смертью узнаем, убедимся, что есть Правосудный Бог, воздающий каждому по делам, Которого теперь мы так мало страшимся; ясно узнаем и вполне убедимся тогда во всем, чему учит нас Святая Церковь, которой мы так мало слушаемся,"- как пояснял в проповеди  протоиерей Родион Путятин.
          Я же особенно пронзительно пережила мысль отца Вячеслава Резникова о том, что старец Симеон, нёсший бремя жизни в ожидании Спасителя, "поспешно приходит в храм и видит, и берет на руки, и благословляет, и ничего не может сказать, кроме своего знаменитого: «Ныне отпущаеши» – и от тяготы жизни, и от страха смерти". Вот так бы и нам, проникнуться неизреченной радостью встречи и сохранить её "во вся дни живота",  а подойдя к рубежу, с миром отойти ко Господу, зная -  " и свет во тьме светит, и тьма не объяла его"

Сретенье Когда Она в церковь впервые внесла Дитя, находились внутри из числа людей, находившихся там постоянно, Святой Симеон и пророчица Анна. И старец воспринял Младенца из рук Марии; и три человека вокруг Младенца стояли, как зыбкая рама, в то утро, затеряны в сумраке храма. Тот храм обступал их, как замерший лес.                   От взглядов людей и от взора Небес вершины скрывали, сумев рапластаться, в то утро Марию, пророчицу, старца. И только на темя случайным лучом свет падал Младенцу; но Он ни о чем не ведал еще и посапывал сонно, покоясь на крепких руках Симеона. А было поведано старцу сему о том, что увидит он смертную тьму не прежде, чем Сына увидит Господня. Свершилось. И старец промолвил: «Сегодня,реченное некогда слово храня, Ты с миром, Господь, отпускаешь меня, затем, что глаза мои видели это Дитя: Он — Твое продолженье и света источник для идолов чтящих племен, и слава Израиля в Нем». — Симеон умолкнул. Их всех тишина обступила. Лишь эхо тех слов, задевая стропила, кружилось какое-то время спустя над их головами, слегка шелестя под сводами храма, как некая птица, что в силах взлететь, но не в силах спуститься. И странно им было. Была тишина не менее странной, чем речь. Смущена, Мария молчала. «Слова-то какие...» И старец сказал, повернувшись к Марии: «В Лежащем сейчас на раменах Твоих — паденье одних, возвышенье других, предмет пререканий и повод к раздорам. И тем же оружьем, Мария, которым терзаема плоть Его будет, Твоя душа будет ранена. Рана сия даст видеть Тебе, что сокрыто глубоко в сердцах человеков, как некое око». Он кончил и двинулся к выходу. Вслед Мария, сутулясь, и тяжестью лет согбенная Анна безмолвно глядели. Он шел, уменьшаясь в значенье и в теле для двух этих женщин под сенью колонн. Почти подгоняем их взглядами, он шагал по застывшему храму пустому к белевшему смутно дверному проему. И поступь была стариковски тверда. Лишь голос пророчицы сзади когда раздался, он шаг придержал свой немного: но там  не его окликали, а Бога пророчица славить уже начала. И дверь приближалась. Одежд и чела уж ветер коснулся, и в уши упрямо врывался шум жизни за стенами храма. Он шел умирать. И не в уличный гул он, дверь отворивши руками, шагнул, но в глухонемые владения смерти. Он шел по пространству, лишенному тверди, он слышал, что время утратило звук. И образ Младенца с сияньем вокруг пушистого темени смертной тропою душа Симеона несла пред собою, как некий светильник, в ту черную тьму, в которой дотоле еще никому дорогу себе озарять не случалось. Светильник светил, и тропа расширялась.                                                                Иосиф Бродский, 1972 год                                 Виктория Викторовна